С таким решением вопроса
нельзя согласиться. Мы думаем, что проблему жанров советские драматурги решают
в своей творческой практике, двигая искусство драматургии вперед, тогда как
любители «чистых» жанров тянут его назад.
История искусства свидетельствует
о постоянном стремлении передовых деятелей искусства ко все большему приближению
к жизни.
Огромных успехов на этом
пути достигли великие реалисты прошлого столетия. Критический реализм Бальзака
и Льва Толстого, Гоголя и Островского, Мопассана и Чехова казался вершиной
возможных достижений в области реалистического искусства.
Однако искусство
социалистического реализма выдвинуло задачу еще более глубокого, более полного
и разностороннего отражения жизни в ее прогрессивном революционном развитии. От
художника потребовалось умение раскрывать законы жизни, показывать каждое
явление в его обусловленности закономерными процессами общественного развития,
в сегодняшнем дне видеть и раскрывать завтрашний и таким образом заглядывать в
будущее.
Но едва ли художник,
который захочет отразить жизнь во всем богатстве ее противоречий, во всем
многообразии ее красок и проявлений, сможет втиснуть ее в узкие границы
«чистого» жанра, уложить на прокрустово ложе условных эстетических канонов.
Только ломая омертвевшие каноны и преодолевая устаревшие традиции, можно
достигнуть максимального приближения к жизни, в которой смешное переплетается с
серьезным, низменное с возвышенным, ужасное с трогательным, ничтожное с великим
и потрясающим.
Ошибочно думать, что
содержание искусству дает жизнь, а форма диктуется имманентными, из природы
самого искусства проистекающими законами. Это пагубное заблуждение! Все элементы
художественной формы вместе с содержанием даются жизнью и эволюционируют вместе
с ней. Старое представление о сюжете, о драматической интриге, о сценическом
действии и т. п. ломается, потому что жизнь поставляет такие сюжеты и
драматические конфликты, о возможности которых раньше никто не подозревал.
Важно при этом отметить,
что социалистический реализм корнями своими уходит в великолепное прошлое
русского национального искусства, которое никогда не связывало себя внешними
формальными условностями и эстетическими канонами.
Не случайно Пушкин в
качестве образца, заслуживающего подражания, объявил именно Шекспира, умевшего
в пределах одной пьесы сочетать «высокое» и «низкое», смешное и трагичное. Или
вспомним, например, Чехова. Большую часть своих пьес он с удивительной
настойчивостью, не желая слушать никаких возражений, называл комедиями. Но
сколько в этих «комедиях» лирики, грусти, печали, а подчас и самых трагических
нот! Или, например, пьесы Горького. Какое в них сложное сплетение жанров, как
часто здесь смешное переходит в трагическое и наоборот!
Или возьмем, например,
водевиль. Выступая в этом жанре, многие знаменитые русские актеры не испытывали
полного удовлетворения, если им не удавалось вместе со смехом вызвать и слезы
на глазах зрителя. Это своеобразная черта именно русского национального
театра. Заставить зрителя смеяться в трагедии и плакать в водевиле — это
драгоценная способность русского актера и русской драматургии. Меньше всего им
свойственна чистота жанра, столь характерная, например, для французского
театра.
Но каким бы ни был жанр
пьесы — простым или сложным, — режиссер обязан реализовать в спектакле все ее
жанровые особенности. А для этого он сам должен глубоко и искренне пережить
все отношения, все чувства автора к предмету изображения: его любовь и
ненависть, его боль и презрение, его восторг и нежность, его гнев и
негодование, его насмешку и печаль.
Форма призвана выражать
содержание и, следовательно, определяется богатством и всеми особенностями
содержания, но складывается она всегда под воздействием эмоционального отношения
художника к объекту изображения. А это отношение, уже было сказано, определяет
жанр произведения.
Только глубоко и страстно
переживаемое режиссером отношение к изображаемому способно обеспечить остроту,
яркость и выразительность формы. Равнодушное отношение к жизни рождает или
бледную, жалкую натуралистическую форму внешнего подражания жизни, или
формалистическое кривлянье и всевозможные выверты.
|
|