Нет. Ибо сценическая композиция предполагает еще один
фактор — земное притяжение.
Человек выгоднее всего смотрится на первом плане. Поэтому
осью композиции можно признать середину первого плана сцены в высоту
человеческой фигуры. Режиссеру всегда следует чувствовать эту мизансценическую
ось*[5].
2.
Когда режиссер слишком перегружает одну сторону сцены,
у зрителя создается впечатление отталкивающего неравновесия. В театральном
обиходе этот случай носит образное название мизансценического флюса.
Значит ли это, что в концертных условиях можно
поместить единственную на сцене фигуру только в центре площадки? Да, если брать
мизансцену лишь в пространственном измерении. С какой стати чтец будет
исполнять целую программу в углу или с краю сцены? Другое дело, если рассматривать
композицию не только в пространстве, но и во времени. Если тот же самый чтец
пользуется в своем концерте элементом мизансцены и его остановка в правой
половине сцены оправдана предшествующей (или последующей) мизансценой в левой
половине площадки. В этом случае мизансценического флюса не возникает,
композиционная стройность обеспечивается последовательностью «кадров»,
отпечатывающихся в нашем сознании.
Рассмотрим теперь простейшую мизансцену во времени.
Необходимо, например, через световую вырубку продемонстрировать одного за
другим двух чтецов. Предположим, нам не захотелось помещать обоих на одном
месте. Как оторваться от центра композиции?
Естественно, если у композиции есть главная ось,
делящая сцену на левую и правую половину, то производными точками будут центры
каждой половины сцены. Равноценны ли они? Казалось бы, да. Ведь речь идет о
пустой сцене — мысленно перегнутом пополам листе бумаги. Почему они должны быть
неравноценны?
И тем не менее не будем торопиться ставить здесь знак
равенства. Если вы режиссер, зарисуйте несколько своих мизансцен, а затем
поднесите эти рисунки к зеркалу, и вы увидите, что вся композиционная
стройность рухнет, логика расположения фигур будет разом уничтожена или
выразит совсем иную мысль. Тот же опыт можно проделать с хорошо знакомым эскизом
декорации.
Что же это за чудо? Ведь ни одна из деталей не
подвергалась смещению. Почему же от простой перемены мест слагаемых
«лево-право» принципиально искажается эстетический результат?
Разгадка здесь следующая. Обе половины сцены были бы
равноценны, если бы взгляд зрителя оглядывал сцену от центра композиции в обе
стороны или, наоборот, от краев — к центру. Но глаза наши, как правило, в силу
условного рефлекса, оглядывают сцену слева направо. В верном и неоднозначном
пользовании этой закономерностью — секрет многих режиссерских чародейств.
Таким образом, на языке простейшей мизансцены композиция
в левой части сценической площадки означает предварительность, взгляд как бы
«гонит» ее в пустое пространство правой части сцены. Композиция справа тяготеет
к окончательности. Пространство левой стороны как бы давит на расположенную
справа композицию и тем делает ее значимее, монументальнее.
Несколько простейших мизансценических задач, связанных
с этим законом.
Через сцену должен быстро пробежать человек. Или нам
надо продемонстрировать человека, с трудом идущего против ветра. В какую
сторону его лучше направить в том и другом случае?
Быстро и легко бегущего выгоднее пустить слева
направо. Глаз зрителя будет как бы подгонять его. Подлинное движение усилится
воображаемым. При движении фигуры против ветра соответственно выгоднее
направление справа налево. Воображение зрителя в этом случае будет как бы
гнать ветер навстречу идущему, и тем легче создастся иллюзия затрудненности
ходьбы.
Другой пример.
Диалог. Первый убеждает, второй, после ряда
умозаключений, принимает решение. Как расположить фигуры?
Очевидно, убеждающего лучше поместить слева, размышляющего
— справа, чтобы взгляд зрителя естественно скользил с предварительного объекта
на окончательный, со ставящего вопрос — к разрешающему его. Противоположное — зеркальное
решение создаст при восприятии известную психологическую дискомфортность,
неловкость.
|
|