9.

 

Спорный вопрос: можно ли на сцене плакать настоящими слезами? Станиславский утверждал, что нет. Он отдавал пред­почтение вторичным эмоциям. В самом деле, и в жизни иногда воспоминание о пережитом горе больше возвышает наш дух и потрясает сознание, чем вид бьющегося в истерических кон­вульсиях человека. Однако, повторяю, этот вопрос еще можно считать спорным. Великая боль души или крик уязвленного сознания могут быть переданы иной раз почти натуралистически, и это произведет художественное впечатление.

Бесспорно же, что сама по себе боль в руке или желудке не имеет никакого отношения к искусству. Точно так же лежит вне художественной плоскости и сам по себе физический про­цесс умирания тела. Смерть мерзавца и смерть великого мужа может протекать по одним и тем же физиологическим законам, и перенесение на сцену того и другого в натуралистическом виде теряет какой-либо смысл.

Что, в сущности, может быть интересно нам в эпизоде смер­ти негодяя? Что никому не уйти от своего конца. Что вот нако­нец наступает возмездие. Что интереснее нам: гримасы и кон­вульсии умирающего или мгновенное озарение, соприкоснове­ние с истиной духа, злобно отрешенного от нее в течение целой жизни?

Что, опять же, ценнее зрителю в сцене смерти героя: под­линное воспроизведение физической боли (которое мы видим в повседневности) или преодоление ее сильным духом героя (ко­торое и в жизни потрясло бы нас как редчайшее проявление человеческого мужества); физиологические спазмы тела или последний всплеск жизни, последняя искра сильного чувства, великой мысли?

Как только мы это определим для себя,— станет ясно, что чему должно быть подчинено в мизансцене и в индивидуаль­ной пластике артиста.

Что делает живописец, чтобы подчинить одно другому? Вы­свечивает первое и затемняет, заштриховывает второе.

Так и режиссер, желая сосредоточить внимание зрителя на том, что он показывает не смерть мужественного человека, а смерть мужественного человека, может сосредоточить внима­ние исполнителя и зрителя на главном — на торжестве ума, воли, духа над бренностью тела. А для этого предложить акте­ру все, что касается физических проявлений, не воспроизводить, а лишь обозначить, как любит говорить Аркадий Райкин, «маркировать».

Собственно, технологически необходимо решительно уби­рать все физическое напряжение — все гримасы боли, усилия и т. д. И свободное тело, и не искаженное механическими кон­вульсиями лицо передают главное, в чем может быть художест­венная ценность Сцены Смерти.

 

10.

 

«По-моему, пластика этого актера вульгарна!» Как опре­делить, что считать вульгарным, что нет? Где лежит этот эсте­тический рубеж?

Мы встречаем в обществе молодого человека, который раз­махивает руками, движением шеи поправляет воротник, плеча­ми — пиджак, локтями брюки, весь как на шарнирах. Он ты­чет во все пальцем, разглядывает людей, трогает на их одежде ткань, хлопает их по спинам, громко хохочет.

Его поведение для нас эстетически неприемлемо.

Можно ли сказать, что все, что совпадает с нормами общест­венного вкуса,— красиво, что им противоречит — безобразно?

Да, если речь идет о персонаже, культурный уровень кото­рого достаточно высок.

Безразлично, положительный это герой или отрицатель­ный; современный нам или пришедший из прошлых веков. Пластические проявления, которые с точки зрения современ­ного эстетического идеала привлекательны, чаще всего воспри­нимаются как привлекательные; отталкивающие — как оттал­кивающие.

Из качеств, определяющих эстетичность пластики, на пер­вом месте — сдержанность. Не делайте лишних движений!— таков призыв к человеку одинаково в жизни и на сцене. Лиш­нее — есть лишнее. В жизни эти движения вульгарны, потому что лишены смысла, они утомляют внимание собеседников. На сцене это оказывается еще более чувствительно — ведь в спектакле каждый жест есть художественная информация.

 

11.

 

Против нас в вагоне сидят две хорошенькие девушки. Страш­ная жара. У одной разболелась голова, и она беспрерывно хва­тается за нее, крутится, то опустит голову на плечо подруги, то на противоположную стенку вагона. Мускулы на ее лице ходят, рот скалится. Другая изнывает от духоты. Она дышит, словно кит, обмахивается краями блузки. Естественно, эсте­тическое восприятие двух красавиц не может не пострадать от такого поведения, будь то в жизни или на сцене.

Читать далее...

Актеры

Режиссеры

Композиторы