Хвастовство,
в котором видно, что оно хвастовство, — малоэффективно; прибегать к нему можно,
только забыв об этом, — когда внимание и доверие партнера уже завоеваны.
Поэтому хвастовство связано с некоторой долей наивности, а как следствие
доверчивости оно бывает добродушно и даже обаятельно.
Демонстрируя
свои достоинства, «возвышающий себя» создает впечатление, что не он,
наступающий, нуждается в партнере, а партнер должен нуждаться в нем. Поэтому
для наступлений этой разновидности характерны: максимально возможная
освобожденность мышц, скрывающая и нейтрализующая телесную мобилизованность;
способы словесного воздействия, затрагивающие воображение партнера (такие, в
которых присутствуют словесные действия «удивлять» и «предупреждать»); а в
развитии наступления — средства по большей части сложные, тонкие, а именно:
укрупнение фразы, уярчение ее композиции и разнообразие способов воздействия
словом.
Своеобразный
узор любого конкретного наступления этой разновидности не сводится, разумеется,
к этим общим правилам. Наступать, «возвышая себя», разным людям более или менее
свойственно в самых разнообразных обстоятельствах и во взаимоотношениях с
самыми разными людьми. Все это отражается на характере каждого данного
наступления, создавая богатейшее многообразие в пределах одной разновидности
{41).
Наступлениями
«возвышать себя» пользуются преимущественно люди добродушные и преуспевающие, а
потому склонные к покровительству. Такой человек добивается от партнера не
покорности, а восхищения, не страха — а привязанности, не верности — а
преданности. Примером может служить все тот же Хлестаков...
Едва
ли существует человек, который не совершал бы иногда наступлений этой
разновидности, и далеко не всегда оно выглядит так, что к нему вполне подходит
наше условное наименование. В малых дозах оно постоянно встречается во
взаимодействиях самых разных людей — иногда «вклиниваясь» в позиционную борьбу
другой разновидности или в борьбу деловую.
Бывает
так, что наступающий хотел бы не
касаться взаимоотношений и заниматься «делом», но не может удержаться от пересмотра взаимоотношений с партнером.
Тогда «позиционное» наступление (в частности — рассмотренных разновидностей)
«прорывается на поверхность», иногда в двух-трех словах или фразах, более или
менее отчетливо.
Иллюстрации
можно опять найти в баснях Крылова. В «Лжеце» «какой-то дворянин» «расхвастался»,
а «приятель» «поставил его на место». Начинает первый, второй контрнаступает.
Инициативу каждый охотно предоставляет другому — спешить некуда («гуляя в
поле»). Овладевает ею второй, начиная с сообщения о чудесном мосте. В его
сдержанном наступлении «ставить на место» присутствует и хвастовство (мы, мол,
не хуже других: «на свете чудеса рассеяны повсюду, да не везде их всякий
примечал») и «деловая» конкретность («два журналиста да портной»). Такая
сложная маскировка содержательна: «приятель» побеждает лжеца его же оружием, и
ложь изобличается — вдвойне — противопоставлением правде и еще более смелой
ложью. В наступлении «какого-то дворянина» можно видеть постепенное «возвышение
себя» по логике, изложенной выше. Сначала он утверждает свою исключительность
(«что я видал...») и этим заинтересовывает собою; потом отзывчивым сочувствием
(«Что здесь у вас за край?») подготавливает почву; потом идет почти
неприкрашенная правда («ни шуб, ни свеч совсем не надо») и только после этого —
лживые преувеличения. Они бы все росли, если бы «приятель», как будто
поддерживая партнера доверием, не перевел тему чудес на деловую почву. Тут
«дворянин» начинает отступать — от широких обобщений он вынужден перейти к
«деловому» предложению: «поищем лучше броду».
В
басне «Волк на псарне» цель Волка ясна — выбраться живым. В данных
обстоятельствах иного пути нет, и «пустился мой хитрец в переговоры» — в
наступление явно провокационное. Прежде всего ему нужно овладеть инициативой —
привлечь внимание к предстоящей речи. Эта цель достигается неожиданным
обращением: «Друзья!» — и столь же неожиданной постановкой вопроса: «к чему
весь этот шум?» Потом идет энергичное наступление «за сближение»,
замаскированное доброжелательным хвастовством — демонстрацией своего миролюбия
(причем именно таким, как если бы было странно и наивно в нем сомневаться);
затем следуют вытекающие из миролюбия заманчивые перспективы — основания для
искомой близости; цель этого хвастовства — сохранение дистанции, а она нужна
для дальнейшего использования близости. Наступление Волка прерывает решительное
контрнаступление распоряжающегося инициативой сильного и хорошо осведомленного
Ловчего («ставить на место»), его доводит до конца «гончих стая». Прямолинейный
штурм Ловчего тем более необходим, чем красноречивее, хитрее, умнее и сильнее
Волк. Поэтому поведение Волка едва ли целесообразно толковать как оборону или
как попытки оправдаться перепуганного преступника, который, покаявшись, может
быть, и заслуживал бы снисхождения. А если Волк нагл, то и речь Ловчего — не
поучение, не мораль, а штурм.
|
|