Поясним
примером. У вас назначено на определенный час в определенном месте деловое
свидание чрезвычайной важности; если ваш партнер не явится, то что-то
существенное будет безвозвратно потеряно. Партнер опоздал — и все действительно
погибло. Обрушиваться на него логически совершенно бесполезно. Опоздание уже
произошло, и вернуть потерянное невозможно ни бранью, ни увещеваниями, ни
констатацией безответственности партнера... И все же редкий человек в подобных
обстоятельствах удержится от наступления на того, кто представляется ему
виновником происшедшей катастрофы, или даже на случайно подвернувшегося —
человека. Причем партнер может быть, в сущности, только поводом; наступающий
занят самой катастрофой-прошлым. Оно так приковывает к себе внимание, что не
позволяет заняться немедленно даже насущно необходимым.
Такое
наступление чаще всего бывает прямолинейным — штурмом, навязыванием инициативы
партнеру: требованием немедленного отчета о чрезвычайной важности факта. Но
чрезвычайная значительность как раз исключает возможность немедленного ответа.
Поэтому любой ответ признается недостаточным. Воздействия усиливаются — и наступление
развивается. Наступающий демонстрирует безвыходность и сам же требует выхода.
Он как бы мстит факту за его существование, утверждая его неправомерность.
Кто-то
что-то испортил (разбил, сломал); кто-то что-то сказал, или не сказал, или не
так сказал, как следовало; кто-то что-то не сделал, или сделал, — все это
может, если представляется чрезвычайно важным, служить основанием» для
наступления «за прошедшее» или «за прошлое».
Разумеется,
наступление по таким поводам может быть рациональной заботой о будущем — как
предостережение урок. Так, скажем, детям указывают на их проступки из
воспитательных соображений. Тогда цель наступающего — дисциплинированность
партнера, его аккуратность в будущем и т.п.
Внимательный
наблюдатель безошибочно отличит хорошего педагога-воспитателя от плохого,
потому что хорошему не свойственно обрушиваться «за прошлое»; мы отличаем людей
выдержанных, разумных от людей несдержанных, поддающихся минутным порывам и
плохо владеющих собой, потому что именно они склонны к таким наступлениям.
Обнаженно-противоречивая
природа наступлений «за прошлое» делает невозможным их протекание в спокойном
ритме. А по тому, в каких обстоятельствах человек теряет самоконтроль и здравый
смысл, мы узнаем значительность для него этих обстоятельств, а вслед за тем —
его подлинные (может быть, скрываемые им) интересы, его темперамент, привычки —
вплоть до состояния его нервной системы в данный момент.
Вероятно,
в отношении каждого человека можно представить себе событие, которое выведет
его из равновесия. Поэтому при особом стечении обстоятельств наступление «за
прошлое» естественно для любого человека; но для одного достаточным основанием
служит ошибка кассирши в магазине или одно бестактное слово собеседника, другой
не наступает «за прошлое» даже перед лицом очевидной катастрофы.
Устинья
Наумовна в комедии Островского «Свои люди — сочтемся» обрушивается на
Подхалюзина, предложившего ей сто рублей вместо обещанных тысячи пятисот;
Чугунов в «Волках и овцах» — на Горецкого за то, что тот оказался у входа в
имение Купавиной, хотя должен был сидеть дома; Кречинский — на Щебнева из-за
обнаруженного последним намерения занести его имя в книгу несостоятельных
карточных должников; Хельмер — на Нору из-за написанного ею письма.
Перечисленные сцены можно толковать и строить как наступления «за прошлое»
(хотя можно, конечно, и по-другому). Такое толкование отразится и на общем
характере борьбы в спектакле и на образах действующих лиц. Но после наступления
«за прошлое» каждый из перечисленных персонажей переходит, вероятно, к
«настоящему» или «будущему»: Чугунов пытается купить покорность Горецкого;
Кречинский убеждает Щебнева подождать с долгом; Хельмер переходит к
распоряжениям о дальнейшем порядке в доме и о поведении Норы. Устинья Наумовна,
может быть, дольше других занимается «прошлым», но, уходя с бранью и угрозами,
и она, похоже, переходит к мыслям о будущем. Комизм ситуации и образа свахи в
данном случае заключается в нелепости ее притязаний, а ее претензии
обнаруживаются в оценке гонорара...
|
|
|