Приведенные примеры, мне кажется, убедительно
говорят, во-первых, о том, что представления о партнере играют большую роль при
построении взаимодействий на сцене, во-вторых, о том, что представления эти
весьма разнообразны и сложны, хотя в них есть нечто повторяющееся, и,
в-третьих, о том, что действовать в соответствии с предлагаемыми обстоятельствами,
формирующими эти представления, вовсе не так легко, как это может показаться с
первого взгляда. Работая с самыми талантливыми и опытными мастерами МХАТ,
Станиславскому и Немировичу-Данченко приходилось проявлять иногда большую
настойчивость, прибегать к показам, а подчас и повторяться. Для того чтобы
найти верные представления о партнере и о себе самом, актеру приходится
заботиться о всем том, что Немирович-Данченко называл «физическим или
синтетическим самочувствием» и что слагается из самых малых и простейших
«физических действий». К «простейшим действиям» существует в некоторых
театральных кругах пренебрежение. Его выразил, в частности, В. А. Орлов в
статье «Пусть придут молодые!» (см. 110, стр.28-32), заверяя, что научиться им
«нетрудно»... {124).
Оказывается — трудно. Даже мастерам МХАТ. И об
этом прямо сказал Владимир Иванович на репетиции 16 марта 1940) года: «Может
быть, самое трудное в этой роли для вас, для вашей индивидуальности — это
солидная походка» (103, стр.473). Речь идет, в сущности, о мере требовательности. Не трудно изображать инициативного,
делового, доброго, злого, важного, сильного, слабого или скромного. Стандарты и
штампы общедоступны. А вот действовать искренно, по-настоящему по логике
другого человека весьма трудно; и главным образом в том, в чем эта логика непроизвольна — именно в тех «мелочах», которые возникают постепенно
вместе с индивидуальным характером, которых сам человек не замечает и которые
на сцене являются следствием предлагаемых обстоятельств не данного момента, а
многих лет предшествовавшей жизни действующего лица, вошли в его плоть и кровь;
ведь и в реальной жизни люди перестраиваются с великим трудом.
Характер обмена информацией сказывается на
всех «измерениях». Поэтому к ним можно подойти от характера обмена, а можно,
наоборот, к характеру обмена подойти от инициативности, характера цели и
представлений о партнере. Это видно и в том, как протекали репетиции
Станиславского и Немировича-Данченко, поскольку они касались диалогов и вообще
произнесения текста.
Н. М. Горчаков рассказывает, как, репетируя
роль Чацкого в первом действии, «весь свой большой монолог... В. И. Качалов
направил на то, чтобы узнать, к кому неравнодушна Софья. Для этого Качалов,
перечисляя отдельных представителей московского общества и давая характеристики
каждому, делал неуловимые по временам остановки, как бы ожидая в эти десятые
доли секунды согласия или возражения Софьи, бросал на нее быстрые, испытующие
взгляды. Но, не получая ответа, стремился все дальше и дальше, увлекаясь постепенно
своими мыслями и картиной, которую он рисовал» (47, стр.161). Здесь длинная
речь подчинена цели «добывать» информацию, но ее приходится и «выдавать»,
причем выдавать много, хотя важнее получить.
В начале работы, которая нередко протекает в
«читке ролей», К. С. Станиславский рекомендует заботиться специально об «обмене
информацией»: «Я категорически протестую против этого процесса «читки». Я
утверждаю, что нет ничего вреднее для актера, как приучить себя «читать» роль,
вместо того чтобы учиться хотя бы «разговаривать» текстом роли, если нет еще
умения «действовать» им.
Если вы даже не до конца можете выразить
мысль, которая заключена в данной вам автором фразе, но знаете, что это вопрос к вашему партнеру, спросите его словами вашей реплики. Это
будет все же действие, а не «читка».
Если вы понимаете, что в вашей фразе заключен ответ, ответьте партнеру. Это будет опять-таки действие, а не «читка»...» (47, стр.272).
Практическую применимость «производных
измерений», я полагаю, нет нужды иллюстрировать. О благовоспитанности и манерах
в поведении артистов МХАТ специально заботиться не приходилось. Требования
возраста почти всегда очевидны. Впрочем, на репетиции «Трех сестер» Вл. И.
Немирович-Данченко говорил М. П. Болдуману: «Может быть, у меня есть еще одно ощущение,
немного разнящееся от вашего. Мой Вершинин старше вашего. Вашему тридцать —
тридцать пять лет, а моему — сорок пять.
И потом, он у вас не так обременен женой, семьей, как об этом говорится в
пьесе» (103, стр.444).
|
|
|