Я очень люблю смотреть дикие, несуразные рисунки
студентов, в них так интересно увидеть здоровое зерно. И однажды я дождался!
Режиссер Московского областного театра драмы (кажется,
имени Островского) Михаил Веснин советовался со мной о своем новом спектакле
"Четыре капли" по пьесе В.Розова. Что-то у него не клеилось — четыре
миниатюры проходят в абсолютно разных условиях. К тому же прибавьте, что театр
передвижной, следовательно, нужно думать и о транспортировке. Но особенно
сложно было решить одну сцену — празднование защиты диссертации. Виновница
торжества, дочь хозяев дома, пригласила гостей, все уселись за стол, а хозяев —
родителей забыли пригласить. Тема чуткости, отцов и детей — сцена написана с
душевной болью. Я лихо подсказал решение, о котором даже думать было нечего,
настолько оно близко лежало: пристроить комнату родителей сбоку. Веснин чертил
какие-то странные композиции, переставлял столы и стулья. Образа не получалось.
Среди его "почеркушек" была одна, в которой прояснилась мысль:
главные герои сцены— не молодежь, пирующая и не замечающая ничего, а старики,
для которых праздник оказался одним из самых печальных дней их жизни. Бред! Но заманчивый,
о чем я и сказал режиссеру.
32
Помните легенду о Колумбовом яйце: никто не мог
поставить яйцо на столе, чтобы оно не упало. Колумб с размаха шмякнул яйцо,
разбив его. Так просто была решена задача. Режиссер Михаил Веснин поставил на
сцене большой длинный стол прямо на зрителя — мизансцена "Тайной
вечери". А маленькую комнату родителей врезал в центр стола. Гости
переговариваются, произносят тосты, не замечая, что между краями стола —
комната. Это безусловное, даже натуралистическое решение, только условность в
том, что никто не замечает комнаты, делящей стол на две площадки, никто не
замечает двоих стариков, находящихся на этом островке посреди океана праздника.
А старики, зажатые в комнатенке, хотя их никто не замечает, они — в центре
событий, отыгрывают каждый тост. Так и сидят, прижавшись друг к другу, — чужие
на своем празднике... У зрителей закипает злость, хотя все пирующие ведут себя
внешне прилично. Но приговор выносится! Великолепная сцена — и беспощадная, и
по-хорошему — сентиментальная.
На премьере я испытывал чувство гордости и радости при
встрече с настоящим искусством. Решение было смелым до абсурда и, при всей его
парадоксальности, не вызывавшем никаких недоуменных утверждений: мол, так в
жизни не бывает. Это правда: так в жизни не бывает, а вот в искусстве бывает.
Самая распространенная беда не только у дипломников,
но и у всемогущих мастеров. Для сцены нужно, предположим, окно. К нему подходит
герой, смотрит на проходящих мимо людей и говорит что-то многозначительное. У
окна выстраиваются изящные группы, в общем — красиво! Но окно не готово,
начинаем репетиции без окна. Что-то получается, находятся новые подробности,
привыкаем. За день до генеральной постановочная часть торжественно приносит
окно, а оно уже не нужно, привыкли работать без него. Теперь оно только мешает,
нужно многое перестраивать. Скандал с дирекцией, постановочной частью. Кто
виноват? — вечный вопрос.
ВСЕ
НАЧИНАЕТСЯ С КАРАНДАША!
Да, с карандаша... Актер приходит на первую застольную
репетицию, ему нужно внести исправления в текст роли, и он обращается к соседям
или даже к режиссеру с просьбой дать ему на минутку
33
карандаш — значит, в театре неблагополучно, и вы не
должны пропускать этот незначительный эпизод без должной опенки. Что же, актер
не мог догадаться, что ему придется записать какие-либо замечания? В этом —
отношение к делу. И актеры должны почувствовать, что вы не можете допустить
такого отношения не к себе лично, а к театру, к профессии.
На телевизионную постановку обычно собираются актеры
из разных театров, и я как-то пригласил Бориса Михайловича Тенина, с которым
никогда не встречался в работе, и вообще знал его только как прекрасного
актера. Когда другие исполнители узнали о грядущем появлении Тенина, то многие
взволновались и активно предупреждали меня о том, что ничего хорошего от его
прихода ждать не приходится: придирчив, капризен, плохой характер. Я
призадумался, но отступать было невозможно. Когда же началась работа, то я
убедился, что с Тениным было невозможно работать лодырям, халтурщикам, непрофессиональным
людям. Тенин на первую застольную репетицию пришел без текста, т. е. он у него
бьи, но актеру не надо было заглядывать в него — он уже знал роль наизусть.
Более того, он принес с собой реквизит — трубку, кисет, еще какие-то мелочи. Он
уже смотрел в глаза партнерам и требовал от них живого общения. Да,
действительно, работать с Борисом Михайловичем было трудно! Вспоминаю о нем с
особой теплотой и уважением. При нем на репетиции нельзя было заниматься
пустыми разговорами, он дисциплинировал и режиссера, любящего отвлечься на
анекдоты или театральные новости.
|
|
|