— Нужен ли актерский тренинг?
— Странный вопрос. Разве кто-нибудь сомневается в этом? Конечно,
нужен. В принципе. Об этом и литература толкует.
Кто же сомневается в целительных свойствах лесного воздуха? Кто не
знает, что никотин – яд?..
— Ты актер. Три года в театре. Скажи, когда ты последний раз
встречался с тренингом?
— Естественно, на первом курсе мы делали множество упражнений – на
внимание, на отношение. Пишущую машинку отстукивали. Воображаемыми ложками
воображаемый суп ели. Колоссально!..
На первых порах это было очень занятно. Пальцы не желали тебе
повиноваться, и ты чувствовал себя упрямым и бесстрашным укротителем
собственных рукоп. Потом стало легко. Потом занимался этой чепухой только из
уважения к преподавателю и только, пока он смотрит.
— Это было семь лет назад...
— Естественно. До каких же пор есть воображаемыми ложками? И
зачем? В театре ведь ложки не воображаемые. Потом у нас этюды начались,
отрывки. Главное-то – действие! Ну а тренинг, он продолжался. Техника речи,
движение, фехтование...
— Это было три года назад...
— Понимаю, конечно, надо бы и сейчас каким-то тренингом
заниматься, но где время взять? Репетиции, совещания... Впрочем, я Регулярно
плаваю в бассейне, а это тоже тренинг тела.
— Ты считаешь, что тренировкой тела исчерпывается весь актерский
тренинг?
— Не скажу, что так, но главное, естественно, тело. Его
пластичность, гибкость, податливость зову воображения, как говорил, Кажется,
Станиславский.
— Но он говорил также и о психотехнике, то есть о технике души.
— А разве можно оторвать одно от другого? Говорят, психическое и
физическое – неразрывны.
Правильно говорят. Действительно, оторвать нельзя. Великолепная
догматическая формула для оправдания вредности всякой тренировки отдельных
элементов. Можно ли тренировать частность, если все частности неразрывны в
общем? К счастью, этот странный догматизм не проник в музыкальное образование,
а то туго бы пришлось разным там гаммам, сольфеджо и арпеджо.
— То, что неразрывно, не разорвется, как бы ты ни отрывал.
Попробуй, оторви интонацию от голосовых связок! Или оторви роль от спектакля!
Неразрывность того и другого не мешает же тебе работать над своей ролью.
— Это софистика. Давай конкретнее. Главное для актера – действие,
так?
— Так.
— По латыни "актус" означает "действие".
Значит, актер – действующее лицо, а акт в пьесе – действие, так что в действии
неразрывно связаны все отдельные элементы – и внимание, и воображение, и
свобода мышц, и прочие. Так? Актер – лицедей. Так?
— Бесспорно.
— Значит, надо заниматься не отдельными элементами, а действием.
"Актусом"!
— Когда?
— Всегда. И во время игры, и в репетиции. И тем более тогда, когда
учишься мастерству в студии.
— Суп. В нем много разных элементов. И в супе, который едят. И в
супе, который готовят. И в супе, который учатся варить. Едят суп, а не
элементы. Готовят суп, привычно обрабатывая отдельно каждый элемент. Учатся
варить суп, занимаясь подробно каждым из составляющих его элементов. Улавливаешь
разницу?
— Богатейшая иллюстрация. Суп – и действие! Все это пустые
разговоры. Да, актеру нужна совершенная психотехника. Но приобретается она не с
помощью какого-то шаманского тренинга (ах, видение! ах, лента видений! ах,
переключение внимания!). Психотехника рождается в практике, в актерском опыте.
Организм сам нарабатывает и в жизни и в спектаклях нужные навыки, и они
становятся подсознательными помощниками в творчестве. Чем опытнее талантливый
актер, тем богаче его психотехника. Если бы знать, как он это делает, наш
мудрый организм? А может быть, без вмешательства нашего разума он занят только
одним – сгладить бы все углы, упростить все сложности, сделать привычными все
неожиданности, заменить покоем все волнения, свести все к автоматически упорядоченной
простенькой мелодии, привычно сходящей на нет?
— Четыре года ты провел в институте. Чего он тебе не додал?
— Только теперь я понял, сколько времени извел зря. Мог бы выйти с
багажом и потяжелее!.. Чего не додал? Вернее, чего я не успел, не сумел получить
побольше? Пожалуй, по-главному, вот чего: во-первых, техники сценической речи,
во-вторых, развитой актерской фантазии, и в-третьих – умения думать на сцене,
насыщенно жить в "зоне молчания".
|
|