Контактная информация
Школа актерского мастерства и режиссуры

Санкт-Петербург
E-mail:


Наши партнеры

Поиск по сайту

Музей, картинная галлерея... Казалось бы, чего тут пло­хого? Ведь вот Пушкин, разве он не так писал? Прочтешь у него что-нибудь в первый раз и, хоть приятно, хоть ус­ладительно, хоть волнительно, но, читая во второй, в де­сятый раз, видишь каждый раз что-то еще новое, чего рань­ше не видал, прозевал. Оказывается, вложено туда так мно­го всякого содержания, что не исчерпаешь. Но дело-то в том, что после прочтения и в первый раз Пушкина голо­ва не болит и скуки никакой нет. Так же как в картинах Рафаэля, Рембрандта, в скульптуре Кановы и Микеланджело. Сразу вас захватывает нечто одно. Одно чувство, од­но настроение, одна идея. Детали не разбивают ее. Всё в картине, всё в стихотворении, в романе, всё несет эту идею.

А уж потом, когда освоишься с ошеломляющим и ча­рующим действием одного главного впечатления, тогда на­чинают интересовать и детали. А изучая детали, всё вре­мя чувствуешь через них одно главное. Таково художест­венное произведение. Оно многосложно, но едино. Зрителю или читателю насильно соединять разрозненные части не приходится.

А если от спектакля усталость и утомление, значит, на­пихано в него насильно много совершенно несогласного друг с другом и с главной линией спектакля. Вот эти впечат­ления и стукаются одно об другое. Как бы они ни были хороши каждое по отдельности, но спектакль-то в конце концов что такое? Художественное произведение или кар­тинная галерея?

Представьте себе статую, у которой одна рука Давида, другая — Моисея, нога — Аполлона, нога — Вакха, грудь — Геркулеса, половина лица — Зевса, половина — Сенеки и т. д. Всё делали гении, всё верх совершенства, но раз­ве не запестрит в глазах и не разломит голову от созерца­ния такого страшилища?

Знатоку, может быть, она и доставит своеобразное удо­вольствие. Он будет отдельно изучать руку, ногу, глаз и т. д. и создавать в своем воображении целое, исходя из каждой части. Но ведь это психология знатока, исследо­вателя, искусствоведа, а не рядового человека. И даже про­сто не человека, а специалиста.

Но и специалист этот будет упиваться не пестротой и про­тиворечивостью, — а через каждую часть он будет создавать в своем воображении тоже ее целое и ее единое — главное.

4. Живость художественного произведения

Трупик птицы есть ли форма птицы?

Это только форма мертвеца. Птица жива, а всё живое дышит, пульсирует, и форма живого подвижна и трепет­на. Она ни секунды не стоит на месте.

Я видел в Лувре Мону Лизу. Ничем она меня не по­разила: некрасивая, безбровая, как будто раскосая... По­бродил по музею и выходя опять подошел. Что такое?!. Освещение ли переменилось, или что... Только почему она не улыбается? Тогда улыбалась, а теперь — нет... И глаза не раскосые... Смотрит на меня с каким-то не то упреком, не то сожалением...

Пришел на другой день и прямо к ней. Смотрит с ехид­ным любопытством прямо в глаза... хитрая... губки сдер­живает, чтобы не рассмеяться... Что, дескать, каково я те­бя вчера озадачила! Долго вглядывался, заходил со всех сторон — изучал, запоминал — теперь не надуешь!

Подхожу часа через два — улыбка осталась. Только сов­сем другая — скорбная... глаза серьезные и смотрят куда-то совсем мимо и до меня ей никакого дела...

Что за притча? Наважденье!

И опять, и опять, и опять пришел... Целую неделю ходил.

Всегда разная, всегда новая. То друг, то враг, то сес­тра, то мать, то чужая, то тайная ото всех возлюбленная...

Конечно, — от перемены освещения, конечно, — от переме­ны моего собственного настроения... Но почему другие картины не меняются? Почему они замерли, застыли и не реагируют ни на что? А эта, как волшебное зеркало, отра­жает мою мысль, мое чувство, мою жизнь. Я боялся гово­рить об этом — засмеют: фантазер, мечтатель, «мистик»...

Однако мне посчастливилось, судьба свела меня с од­ним очень крупным европейским живописцем. Осторож­но, издали, я навел разговор на эту закружившую мою го­лову картину... Видя, что и собеседник мой относится к ней как-то по-особенному, слово за слово, и я расска­зал ему всё со мной происшедшее. Он слушал вниматель­но и серьезно. Когда я кончил, он молчал. Молчал и ду­мал. Казалось, он был удручен и расстроен. — Что он, — думалось мне, — злится на меня? Вот, мол, профан, ле­зет тут со своими глупыми «впечатлениями»!

Читать далее...

Актеры
Режиссеры
режиссеры
Композиторы
композиторы