Сама практика привела Демидова к
сомнению в плодотворности чисто аналитического метода «системы» (расчленения
единого творческого процесса на отдельные «элементы»): Демидов замечал, что
ученик, тренируя «по системе» каждый из «элементов» отдельно, уподоблялся той
злосчастной сороконожке из сказки, которая однажды задумалась, как работает
каждая из ее сорока ног в отдельности — и потеряла всякую способность
двигаться. Демидов ищет — в чем же ошибка? — и приходит к выводу: «мы
рассудочным расчленением неделимого творческого процесса убивали самое главное:
непосредственность жизни на сцене, то есть убивали творческий процесс»10 (курсив
Демидова. — М. Л.).
«Так нельзя ли, — ставит вопрос
Демидов, — уже и само воспитание, с первых же шагов, вести таким образом,
чтобы, во-первых, поставить актера на путь этого "нормального творческого
состояния", а во-вторых, сделать это состояние настолько привычным и
естественным, чтобы оно всегда сопровождало его на сцене»11. Именно
с воспитания свободы и непроизвольности следует — по Демидову — начинать
обучение актера, так как в них заключена сама суть творчества. А дальше: «Если
в основу как фундамент будет заложена эта свобода, и заложена крепко, так
крепко, что она станет второй натурой актера, что без нее он уже не может и
быть на сцене, — продолжает Демидов, — тогда присоединение сюда анализа,
связанного с общепринятой разработкой роли, и даже присоединение некоторой
императивности (приказательности) не нарушит свободного творческого
самочувствия и во многих случаях будет даже плодотворным и необходимым»12.
На этом новом «синтетическом» пути
возникает особая «этюдная техника» Демидова, которая помогает вскрыть и развить
специфически-актерское дарование ученика. При правильном проведении этюдов по
методике Демидова творческое состояние у актера неизменно зарождается, зреет и
свободно развивается. Этюды Демидова — это упражнения-тренинг процесса творчества
актера (именно актера, а не «импровизатора текста» в этюде, как делается
зачастую, и не «постановщика» этюда, что чаще всего происходит и поныне).
Конечно, новый метод сформировался не
сразу, он постепенно совершенствовался и уточнялся Демидовым, дополнялся и
развивался в процессе преподавания в течение последующих многих лет.
А тогда, в самом начале, лишь только
Демидов предложил Станиславскому «попробовать воспитывать актеров по-другому,
совсем по-новому, — он и удивился и возмутился: как так? ведь это получается —
без "задач"?! Без "объектов"?! и вообще без
"элементов"? Что же это будет? <...> Он возражал. Он не хотел
слушать, он бурно негодовал и решительно всеми мерами противодействовал»13,
— вспоминал впоследствии Демидов.
Так жизнь начала ставить перед
Демидовым одну препону за другой.
В 1925 г. школа МХТ была закрыта и
Демидов оказался «вне МХАТа»; Грузинская студия переведена из Москвы в Тифлис;
4-я студия МХТ преобразовывалась в Реалистический театр, и Демидов покинул ее.
Педагог «милостью Божией» («Наша школа, подготовленная Демидовым, по-видимому,
носит в себе Бога»14, — обмолвился тот же Станиславский по
возвращении на родину после двухлетнего пребывания за рубежом), оказался вдруг
лишенным какой бы то ни было педагогической практики, попросту — безработным.
Казалось, возникла зловещая творческая пауза...
Но именно с 1926 года — по
свидетельству самого Демидова — он начинает самостоятельную
научно-литературную работу — сбор материалов и написание целой серии книг по
вопросам творчества актера, обобщая и систематизируя все то новое, что ему
удавалось найти.
Вынужденная формальная безработица
длилась не так долго (хотя в материально-бытовом отношении весьма чувствительно),
но, как видим, Демидов сумел использовать ее в своих коренных интересах — его
исследовательская работа получила новый импульс.
Вскоре А. Я. Таиров приглашает
Демидова к себе в Камерный театр как режиссера и педагога в «экспериментальных
мастерских». По его мнению, Н. В. Демидов — «редкий учитель-педагог, умеющий
пробудить в актере любовь к истинному искусству и научить его настоящей
мастерской внутренней технике»15.
|
|