Значит? — Значит... нечего об нем думать. Оно — уто­пия, пустая мечта.

Не только эти две, можно насчитать многое множество причин, препятствующих актеру овладеть чудесным искус­ством творческого переживания на сцене. Так ведь всегда бывает: к услугам нерадивого и ленивого человека всегда гото­вы тысячи обстоятельств, мешающих выполнению всех его благих намерений, — то погода плохая, то неможется, то кто-то опоздал, то нет под рукой нужной вещи, то надо приби­рать комнату, то не стоит приниматься, осталось мало вре­мени — и так дальше, без конца — искать нечего — извине­ния сами так и лезут под руки. А уж здесь, в таком тонком деле, все препятствия кажутся совершенно неодолимыми.

Вот еще одно из таких. Актер, как ему кажется, «пере­живает» на сцене, волнуется... А публика недовольна, гово­рит: слабо, неинтересно. Первые мысли у актера: не пони­мают, тупые люди... Что я волновался, что я по-настояще­му чувствовал, это факт: у меня даже сердце колотилось, — значит, просто — плохая публика. Через некоторое время он слышит, однако, подобные же отзывы о своей игре и от людей, которым он привык верить... Тут начинаются се­рьезные сомнения: «а может быть и в самом деле, когда чувствуешь, когда переживаешь на сцене — это не так до­ходчиво, как я думал до сих пор?.. может быть, действи­тельно, "переживание" совсем уж не такой хороший спо­соб воздействия на публику?..» На этом многие свихива­ются и превращаются в убежденных изображальщиков.

А между тем причину неудачи в этом случае нужно ис­кать совершенно в другом: этот эмоциональный актер из­рядно заторможен.

У человека с ярко выраженной эмоциональностью каж­дое чувство мгновенно рождает движение (напоминаю: слово «эмоция» происходит от латинского слова «moveo», что значит — «двигаю»), и каждое чувство, таким образом, непременно скажется во внешних действиях или явных изменениях мимики. Эмоциональный — очень непосредст­венен и отзывчив. Мы решительно всё видим, что в нем происходит, — он какой-то прозрачный. Для актера — качество незаменимое: такому нечего беспокоиться о «вы­разительности» и о «доходчивости» — всё само собой и вид­но, и выразительно, и понятно...

Для сцены такая «прозрачность» хороша. Но хороша ли, удобна ли она для жизни?.. Разве можно допустить, чтобы все кругом видели, что я думаю и что чувствую?.. И вот воспитываются благодетельные тормоза. Воспита­ние их начинается с первых дней детства.

Ведь не всё-то можно, что хочется. Чаще бывает, что хочется, а нельзя. Нельзя также и показывать свои истин­ные чувства. Не нравится мне человек — ведь нельзя же так ему и дать понять, что он не нравится. И постепенно, раз от разу вырабатываются тормоза...

А в конце концов, хоть я и эмоциональный, но ни одно­го движения, ни одного чувства не возникнет, ни одной мысли не вырвется из меня непосредственно и свобод­но, — всё будет охлажденное, урезанное контролем «вос­питания»...

В таком виде я уже хорошо защищен от всяких своих детских выходок и вполне пригоден для житейского обихода.

Но, выиграв в одном, я проигрываю в другом: для сце­ны я становлюсь уже невыразительным — слишком осто­рожным, сдержанным и, как говорят, даже холодным! А между тем... на сцене ли, в школьных ли уроках, мне частенько доводится слышать: «бледно», «не доходит», «не театрально»...

Оказывается, хоть я и эмоционален, — я все-таки из­рядно «закрыт», «зажат», «заторможен»!

Обстоятельства пьесы меня волнуют, но, по-видимому, я, сам того не подозревая, во-первых, не все впечатле­ния допускаю до себя, и они доходят до меня в сильно урезанном виде, а во-вторых, я задерживаю и выявления своих чувств. Они остаются скрытыми, никому не вид­ными и, понятно, не могут удовлетворить зрителя.

Как быть? Что делать?

Некоторых, наиболее талантливых и мужественных, спасала их решительность, настойчивость и верность их иде­алу. Невзирая на неудачи и трудности, они не могли при­мириться с меньшим. Не сдавались, не успокаивались, старались доискаться до сути дела. Они находили, теря­ли, вновь обретали и наконец, после многолетних упор­ных трудов, вырабатывали себе некий ряд приемов, при по­мощи которых они попадали в то правдивое творческое сос­тояние, при котором сценические обстоятельства ощущались ими как действительные и подлинные. От частого повто­рения это правдивое состояние делалось привычным и ста­новилось для них второй натурой.

Актеры

Режиссеры

Композиторы