Интерес Ст. Цвейга к
повышенной силе потребности многозначителен. В ней проявляется самая сущность исходных человеческих потребностей. Она
заключается в их принципиальной ненасытности, которая
проявляется в постоянно возникающем
стремлении к преодолению, превышению достигнутой нормы удовлетворения каждой.
Любое достижение
отдельного человека приобретает общественное значение, когда оно превышает
норму удовлетворения той или другой потребности, господствующую в данное время в данной среде. Сама история
человечества есть, в сущности, история роста норм удовлетворения человеческих потребностей - борьба за смену старых норм новыми, борьба с
нуждой ради развития и роста. Всякое творчество, а значит и сам факт
существования искусства, в принципе противостоит нормативности удовлетворения потребностей как тормозу роста и развития.
Поэтому и в познании
человека (в частности - художественной литературой) важнейшим моментом
является обнаружение в нем творческого начала - тех его потребностей, которые по силе своей превышают общий,
средний уровень, которые
претендуют и посягают на нарушение господствующих норм их удовлетворения. Таковы все «замечательные люди». Они и привлекают к себе
внимание писателя; их он находит среди «обычных», «ничем не примечательных». В уменье находить их обнаруживается и творческая мощь самого
писателя. Художник любой профессии отличается от нехудожника именно уменьем находить в
обычном, будничном необычное,
исключительное - то и такое, в котором заключена скрытая для других значительная сущность. Так и писатель-беллетрист, находя в человеке необычное, исключительное
на фоне нормального, тем самым выясняет и его сущность и многообразие ее проявлений. Так бывает
даже тогда, когда писатель
как будто бы не отклоняется от самого обычного, будничного
- все решает «чуть-чуть», по Л. Толстому.
В
этом отношении любопытны романы нашего современника К.М.Симонова «Товарищи по оружию», «Живые и мертвые» и «Солдатами не рождаются». Автор хорошо знает людей, о которых рассказывает. Одни
из них проходят через все три романа,
другие занимают места более скромные. Каждый из них более или менее связан с событиями Отечественной войны и обстоятельствами, ей
предшествовавшими. Одни более привлекательны, другие - менее. Рассказанное автором представляется вполне
правдоподобным.
Что же в познаваемых
людях в наибольшей степени привлекает внимание автора? Что преимущественно интересует его в поведении и переживаниях героев? Какие потребности?
В центре внимания
автора - нормативность в удовлетворении
потребностей, потребность в самой норме их удовлетворения. Нормативность как таковая. Не превышение норм, не отклонение от них, не преодоление их, даже не сами потребности, требующие удовлетворения, а
- сама нормативность. Война
препятствует нормальному удовлетворению чуть ли не всех исходных и элементарных
человеческих потребностей - испытывает прочность всех норм - они выдерживают;
война пытается ввести новые нормы - но прежние не уступают; война ставит
неожиданные и невероятные условия жизни - нормы выдерживают и это испытание.
Более того - иногда под охраной оказываются нормы дореволюционные, революцией отмененные.
Автор рассматривает
нормативность поведения в широком диапазоне и во множестве разнообразных
вариаций и оттенков. От чувства долга в самопожертвовании - норм идеальных,
норм патриотизма и нравственности - до нормы в мелочах поведения согласно армейскому
уставу, норм ношения военной формы,
норм ритуала и этикета, норм общения военнослужащих с гражданским населением, норм течения мысли, норм принятия решений разного рода,
административных, бытовых и
нравственных вопросов. Все и всяческие уклонения от норм воспроизводятся либо
как нечто подлежащее осуждению, либо как отклонение должное, нормальное.
Нормативность выступает
идеально гибкой.
«Культ
нормы», если можно так выразиться, обеспечил романам
Симонова и популярность и успех у массового советского читателя -
потребителя «художественного ширпотреба». Дело в том, что если в поступательном
движении исторического процесса происходит смена норм с их повышением, преодолением старых новыми, то в периоды
стихийных или общественных катастроф
(а к ним относятся, разумеется, и мировые войны) нормы, наоборот, снижаются. Тогда людям, вынужденным мириться с лишениями, свойственно сожалеть о том, от чего приходится отказываться, и
сохранение нормативности, оказавшейся
под угрозой, представляется им чуть ли не идеалом.